Сцена разворачивается в незабываемой мечтательной атмосфере. Как будто ее охватила фантасмагория, с фигурами, которые, кажется, парят, наполовину люди, наполовину птицы, попавшие в бурю разума. Узловатое и скелетообразное дерево служит фокальной точкой; с его ветвей взлетают крылатые фигуры, их лица представляют собой смесь человеческих и чудовищных черт. Они не ангелы и не демоны, а нечто среднее – визуальное представление тревог эпохи.

Внизу группа прижимается друг к другу, их формы переданы нежным прикосновением, усиливающим ощущение уязвимости. Одна фигура, окутанная большим белым полотном, смотрит вверх с выражением тревоги, в то время как другие ухаживают за маленькой, безвольной фигурой. Техника травления, с ее точными линиями и тонкими градациями тона, придает сцене ощутимую текстуру; я почти чувствую холодный воздух и тяжесть невысказанного страха. Это работа, которая говорит о многом, не произнося ни слова, мучительное напоминание о человеческом состоянии.